1928 год
27/XI 1928 года. Москва. Вторник
Самое главное это то, что я сегодня узнал, что меня исключили из комсомола, ещё в прошлом году. Я уже давно не записывал ничего. Пробежало много времени, произошло много странных и интересных явлений, но сейчас трудно что-нибудь восстановить. Сегодня зашёл в Райком, к Семейкину, агитпропу, насчёт субботника, который я провожу во Вхутемасе. Это последняя яркая вспышка перед моей комсомольской смертью. Да, переговорив с Семейкиным, я зашёл в учётудотдел. Передо мной снимались и вставали на учёт какие-то ребята. Спокойно и деловито занималась этим делом комсомолка, дошла очередь до меня. Получено отношение из Кузнецкого укома, в котором говорится: «За самовольный (без разрешения УК) уезд на учёбу, за карьеризм – используя комсомольский билет как средство поступления в вуз, за самовольный отъезд, оставив ряд комсомольских работ, постановили ИСКЛЮЧИТЬ. Просим представить членский билет».
Всё это произошло как-то сразу, и с разгона не чувствовалось совсем, что это так. Я проводил субботник, работал в отряде, работал в ячейке, с головой, душой и сердцем - весь отдался работе, как-то действительно начал общественно воспитываться, и вдруг ТОЧКА. Какое-то глупое «личное дело», которое плавало по канцеляриям, вдруг решает дело. Я сначала недооценивал значение этого факта. Как-то странно вообразить себя вне комсомольских рядов, как-то странно, что я теперь не партийный. Я к этому не могу привыкнуть, - не привыкну и не должен привыкать! Столько положено труда, столько сделано одному мне известной, ни в каком личном деле не зафиксированной работы! Нет, по-другому идти и сознавать себя я не могу. Да, тяжёлый вопрос.
Возмутительно! Почему-то мне кажется, что кто-то будет читать мой дневник. Сегодня вечером проводил заседание бюро туризма. Голова потеряла что-то, что раньше делало мысль ясной и чёткой. Трудно и невозможно! нельзя! жить и работать как комсомольцу, не имея членского билета. Это обывательщина, нельзя быть на высоте партийного сознания, как я себя считаю, и быть вне комсомола и партии. Или то, что я действительно не гожусь для партии, или я буду членом партии. Да!
28/XI 1928 года. Москва. Среда
Всё осталось по-прежнему трагически неопределённым. Как решить вопрос о партийности? Как относиться к возложенной на меня работе? Сегодня меня приглашали на заседание фракции, сегодня закрытое партийное комсомольское собрание. Я имею несколько военно-партийных секретов. Студенты привыкли видеть во мне партийного человека. Как поступить со всеми этими вопросами?! Нет, пусть эти вопросы решит Бюро. А до тех пор я остаюсь по-прежнему тем, кем есть на самом деле, и тогда ребята скажут, что мне делать.
Жизнь на факультете. Там я слыву за живописца, хотя про себя я должен сказать, что я верю в свои способности, но знаю, что работать ещё не умею. По-моему, самым ценным в моей работе является то, что я хочу быть глубоко искренним и откровенным в выражении своего впечатления. И я люблю живопись, краски и рисунок. Очень жаль, что меня не перевели на станковое отделение.
Общеобразовательные и научные у меня запущены, но знаю я, что настанет день, когда я всё догоню.
Сейчас масса знакомых – хороших ребят и интересных девчонок, но все только знакомые, товарищи, мои конкуренты и претенденты на счастье. Я лично на всё наплевал и ничего себе не желаю, и возьму, что останется. Это я говорю в том смысле, что и сейчас в вузе идёт ученическое соревнование, как в школе. Трудно выбить закоренелые старые традиции.
Только сейчас пришёл с партсобрания. Я по-прежнему продолжаю работать. Мысль о беспартийности совершенно не укладывается в сознании. И ребята как-то недоумевающее поглядывают на меня. Очень трудно этот вопрос осознать. Да, я хотел не думать об этом вопросе.
Встретил сегодня Юрмалиат (?), к ней меня влечёт какая-то необъяснимая сила, и в то же время вся моя общественная сущность отталкивает обратно. Что это, начало серьёзного чувства, или «на безрыбье и рак рыба»? Странно, почему меня увлекает чуждый по идеологии и бесконечно далёкий по воспитанию человек. Однажды Ольга Гавриловна почему-то спросила меня об этом, «не влюблён ли я в ту, о которой говорил?» А говорил я как раз про неё. По-видимому, у Ольги Гавриловны тонкое чутьё в этих вопросах. Да, Юрмалиат - интересная девчонка, но у меня к ней только интересующееся отношение.
Когда-нибудь надо будет сходить к Романчукам. Мне мои посещения их не….(неразб.). Наверное, я им уже надоел. Это тоже чужие люди, далёкие по интересам, новые на моём пути. Раньше дела у меня были только лишь на хуторе. Хутор-хутор, что там и кто там? Куда рассеялись коммунары? В конце концов, о них у меня общее мнение хорошее. Да, хутор – это половина моей жизни, весь характер, и весь я.
29/XI 1928 года. Москва. Четверг
События развиваются своим чередом. Как ни странно это, но я иду всё дальше и дальше, меня «выдвигают». И нужно сказать, что моё личное стремление, искреннее и серьёзное, это работать где-нибудь на маленькой конкретной работе, где меньше нужно руководить, а больше действовать руками. А меня наоборот предполагают сделать председателем бюро физкультуры, где необходимо организовывать работу коллектива в 700 человек, иметь дело с рядом секций, руководить большим числом работников гораздо меня опытней вообще, и по организационным вопросам, в частности. Я не отказываюсь, и не могу отказываться. Но мне хотелось бы, я мечтаю и желаю работать помаленьку. Но ничего не сделаешь. И может быть, этот вопрос и не пройдёт, но это будет видно дальше. Вся эта общественная работа, к сожалению, отражается на учёбе. Я не могу успеть за более свободными, да к тому же и более подготовленными, и может быть, ещё более способными товарищами. До Рождества остался один месяц. Приложу все усилия к тому, чтобы успешно совместить общественную работу и учёбу.
11 декабря 1928 г. Москва. Вторник.
…Решил идти на Салтыковку. Снова ночь, тишина, тёмный лес. Долго любовался уходящими вдаль электрическими проводами, которые сухими силуэтами выступали на фоне неба, освещённого московскими фонарями.
12 декабря 1928г. Среда. Москва.
…Отчаянное настроение. Всё стало какое-то противное, всё надоело, всё идет не так, как бы хотелось. Хоть бы влюбиться, что ли, быть бы хотя бы печальным, грустным, радостным, или каким-нибудь, только бы не ощущать эту пустоту существования и не видеть действительного самого себя…
Бушмелёв бренчит балалайкой, Ваня сосредоточенно что-то пишет, все заняты своими делами. Сегодня я писал акварелью портрет Кальгиной и отдал его ей…
18 декабря 1928 г. Вторник. Москва.
…Вечером, ожидая кино, я показал свои наброски ребятам, живописцам второго курса. Я не знаю, насколько это искренне, но ребята работами заинтересовались, и многие просили подарить некоторые наброски. Даже те, от которых я этого не ожидал. Просили и предлагали дать часть работ на выставку. Я сначала отказывался, но потом, сейчас думаю, что надо попробовать выступить с тем, что я действительно представляю. Эти мои работы действительно искренни…
19 декабря. Среда. Москва.
Сделал отбор набросков на выставку. В подборке участвовало много народу – Сашка Зарудин, Юрмамат, Мишанин, Сашка Россихин и многие другие. Отобрал восемь набросков…
27 декабря 1928 г. Ленинград. Четверг. /Каникулы зимой -М.Ч/
Сегодня четвёртый день как я живу в Ленинграде…Дорогой я делал наброски акварелью…Вышел на улицу: темно, сыро, снега почти нет. Вереницами медленно ползают трамваи,…большие дома, пропадающие в тумане улицы. Всё ново, но серо и неприглядно…
Ленинград – город очень красивый, много живописных мест. Прямые улицы, дворцы, много мостов, рек и каналов. Иногда на улицах встречаются разные памятники, вазы, колонны и статуи. Но на всём городе лежит печать какого-то запустения, апатии и провинциальности. В общем, если бы здесь не было Эрмитажа, дворцов и Русского музея – делать здесь нечего…
28 декабря 1928 года. Пятница. Ленинград.
День – в Эрмитаже, вечер – где-нибудь, ночь – в постели. Был на собрании художников-студентов «Задачи современного станкового искусства». Всё дело в том, что теоретически всё уже обосновано, но неудачи в практике лишают уверенности в правильности теоретических положений. Снова говорят и снова договариваются до того же, что было и раньше. Остаётся только научиться писать и вообще работать…
31 декабря 1928 года. Москва. Понедельник.
Поезд по-прежнему быстро движется от Ленинграда. Осталось почти ничего, и только постепенно всплывают в памяти низкий, жучиный гул трамваев, двигающихся в темноте и придающих какую-то таинственность, как бы затаённую мощную силу, которую ещё за темнотой не видно. Потом – широкая Нева, Эрмитаж и теперь уже грустная скука бледных вечеров…
1929 год
9 января 1929 г. Москва. Среда.
Я заболел…Сижу дома, любуюсь своими маленькими красивыми руками с нежной и мягкой, как у женщины, кожей. Кто бы мог поверить, что я восемь лет работал на тяжёлой физической работе в коммуне и считался не самым плохим работником… / Вместе с семьёй с 1918 по 1927г. Борис жил и работал на хуторе Старый Кряжим Кузнецкой волости Пензенского уезда Сараовской губернии. Зимой учился в школах, а летом трудился в качестве сельскохозяйственного рабочего в коммуне №23 им. В.И. Ленина.- М.Ч./
10 января 1929 года. Москва.
Я почти выздоровел. Мы сегодня с Вениаминовым нафилософствовались достаточно на всякие темы. Он – забавный парень. «Его» теория задач современного искусства заключается в том, что нужно стремиться к действительно здоровому реальному отображению природы, и в этом вся суть. Искусство эпохи коммунизма - искусство большое. Нужно в основу положить старых мастеров, которых не сумели продолжить и развить, Сезанна и других. Но это – опять философия. Конечно, этим вещами можно заниматься, когда чувствуешь, что больше ни на что не способен, так сказать, в отпуске по болезни…
13 января 1929 года. Воскресенье. Москва.
…Я почти выздоровел… После физкультуры был в театре Мейерхольда, смотрел «Лес». Современное искусство делается мне теперь всё более понятным. Это какое-то выражение резкой, формально последовательно изложенной мысли автора, выражение какой-то из мыслей, взглядов автора на жизнь, назойливо подчёркивающего свою исключительную индивидуальность. Все гениальные художники современности… заново открывают давно открытые истины. Таковы Пикассо, Модильяни, Мейерхольд и писатели-футуристы… Так вот, от «Леса» у меня осталось какое-то растрёпанное впечатление…
14 января 1929 года. Понедельник.
…Я хочу серьёзно заниматься, … отдохнуть летом и уже положить начало чёткому отношению к вещам, меня окружающим. У меня паршивое самочувствие, какая-то нервность и неустойчивость… Скоро всё может полететь к чёрту. Мне сейчас хочется писать что-нибудь яркое, резкое, плотное и грубое, прямо бы так и ковырять чем-нибудь по холсту, но, увы, всё это ерунда…
16 января 1929 года. Среда.
У меня, вероятно, развивается нервная болезнь… Сегодня ходил в Музей изящных искусств. Думал, что после Ленинграда там всё покажется простым и слабеньким. Но оказалось наоборот, пожалуй, здесь галерея «ровнее» Эрмитажа, где слишком много средних вещей. Особенно понравились Курбэ «Хижина в горах», Дюпрэ «Отлив», эскизы Тьеполо, Рембрандт и многие другие…
19 февраля 1929 года. Москва. Воскресенье
…Эх, главное, что главное дело, учёба, не только не удовлетворяет, но как-то хуже, приходится перед самим собой лицемерить и поминутно спрашивать, а зачем я это делаю? Ну, ладно, к какому-нибудь берегу да пристану.
Идя лесом, любовался прекрасными серебряными пейзажами с розовым снегом и серой нежной зеленью заиндевевших сосен…
14 марта 1929 года
Тяжёлый день. С шести часов утра по практике работа на производстве. С пяти до девяти – на совещании в Доме Союзов и с девяти до 12.30 на заседании Бюро ячейки. Отчёт. Устал – и ни уму, ни сердцу. Последние дни кругом сплошная буза. Скандал за скандалом. То лишенцы, то волейбольщики, то в газете Правда били Вольфензона и всю нашу физкультурную братию, и вообще неприятно. Иногда так и хочется засесть за занятия, никуда не ходить и жить потихонечку, про себя. Ну, да что писать такую чушь!..
18 марта 1929 года. Москва.
Наконец я собрался домой. Можно было уехать вчера, но я на воскреснике, который мы проводили в зале, так устал, что не решился идти 10 вёрст. Ну и что же? Собственно, писать нечего. Какой-то застой в занятиях, работе, чувствах, отношениях…
23 марта 1929 года. Москва. Суббота.
Последние дни много пишу. Пашка Котков оказался замечательным живописцем. Немного обидно и завидно, что он, работая впятеро меньше меня, пишет во много раз лучше. Но в то же время интересней работать…
2 апреля 1929 года.
На композиции сегодня я буквально бузил. Куприн сделал мне замечание и обещал донести в деканат… Но не в этом дело. Я страшно переутомился и ничего не сделал…
Сидя на технологии, решил переходить на монументальное отделение. Там с моей дурной привычкой быстро лепить краски может быть что-нибудь и получится, а не переведут, так, наверное, исключат когда-нибудь из вуза…
7 апреля 1929 года. Воскресенье. Москва.
…Был сегодня в Музее изящных искусств. Смотрел французов и Рембрандта, а потом зашёл в Морозовскую. Смотрел Матисса, а остальных – так только посмотрел. Трудно сразу понять его. Прошлый год его холсты мне только портили настроение, а теперь, мне кажется, что он удивительно прост, и в этом его гениальность и заключается….
11 апреля 1929 года. Четверг. Москва.
Второй день хожу в каком- то фантастически-мечтательном настроении…Какой-то хмель в голове, и жутко при мысли, что уходишь от действительности.
По утрам иду на фабрику. Тихо. Красивые переливы красок, солнце, пока еще свежий воздух. Восемь часов на фабрике, потом какое-нибудь заседание.
16 апреля. Вторник Москва.
…Вчера написал модель акварелью. Это – первая работа за год, которая меня удовлетворяет. Скорее бы лето. Хочется провалиться куда-нибудь одному, далеко и пустынно, помечтать, отдохнуть от нудных мыслей и терзаний самокритики…
18 мая 1929 года. Суббота. Москва.
Хотел готовить статику, математику, физику и т.д., но нет сил…
…Идя дорогой, я наблюдал замечательные переливы насыщенных зеленых, розовых, желтых и сине-фиолетовых цветов, возникающих от разнообразной зелёной окраски природы. Немного давит и притупляет остроту ощущения эта очевидная сочность колоритов природы. Чувствуется какая-то грубая упитанность и глуповатая самовлюблённость пейзажа. Для письма здесь ничего, кроме краски в достаточном количестве, не нужно. Но всё-таки много красивых и благородных задач и здесь.
…Решил переходить во что бы то ни стало на монументальное, или на набивное, или в Ленинград на монументальное…Проезжая по Москве, наблюдал картину: перерыв у делегатов 5 съезда Советов, у Большого театра. Как-то радостно и гордо за страну при виде скромно и просто одетых делегатов съезда. Хорошо, очень хорошо!! И все какие-то крупные, видные, выразительные, сосредоточенные люди. Зайдя после в Мосторг, было до боли противно смотреть на крашеные губы, юбочки с отделкой и жирные складки на шеях обывателей.
Прекрасный вечер, тепло, свежо и приятно. Работает трактор, навевая хуторские мотивы девчачьих песен. Увлёкся какой-то приятной мечтой и незаметно дошёл до Городищ…
Список от 23 марта 1929 года присутствовавших на собрании журнала /?/
Максимушкин, Трухин С.И., от правления РОТ Жуков Борис Самуилович, Медовщиков Игорь Семёнович, Соколов Николай Иванович, Удовиченко Дмитрий Ст., Мещеряков А.М., В. Баранова, Арендт, Т. Гиппиус, А. Кокорин, Охремюк, Сотников, Б. Иванов, Ляндин, Константинов Вадим Николаевич, Колегаева Антонина Карповна.